В больнице для хроников "Белые Столбы", в одном из отделений много лет находилась больная В., состояние которой характеризовалось бредовой симптоматикой и отсутствием критического отношения к имеющемуся заболеванию. На протяжении двадцати лет она ни разу не проявила обеспокоенности по поводу двух своих детей, оставленных на произвол судьбы в связи с захваченностью всех ее помыслов бредовыми переживаниями. Сопутствующий туберкулезный процесс в конце концов привел больную к летальному исходу. В момент просветления, которое характерно для последних минут жизни туберкулезных больных, она вдруг сказала: "Бедные, бедные мои детки! Что я наделала! Чем была занята моя голова? Как они жили все эти годы без матери и что с ними будет дальше, когда я умру?". На глазах умирающей были слезы. Пробудившееся самосознание больной, способность к состраданию и любви после стольких лет безумия были полной неожиданностью для стоявших у ее постели врачей и сестер. Вспоминается также такое наблюдение:
Больной Б. находился в остром отделении больницы им. П.Б. Ганнушкина с кататонической формой шизофрении: застывший в однообразной позе, мутичный, с отказом от еды. Возле него - врач, пожилая женщина с большим стажем работы в психиатрической клинике, переносящая всю свою нерастраченную нежность на больных. В течение многих дней она пыталась накормить больного, упорно подносила к его рту ложку с питательной смесью, приговаривая: "Ну съешь, голубчик, хоть немножко; ну миленький, ну пожалуйста...". Ее не отпугивали неопрятность больного, его тяжелое дыхание; она поглаживала его по плечу, по шелушащейся от аминазиновых инъекций голове. Иногда ей удавалось скормить больному несколько ложек. Через какое-то время под воздействием лечения состояние больного стабилизировалось. Он оставался немногословным, гипомимичным, но появилась критика и он уже мог обслуживать себя. В день выписки, когда все врачи отделения и профессор прощались с ним (так было заведено в клинике профессора И.Г. Равкина), больной почти не реагировал на всю процедуру проводов. Он формально протянул профессору руку в ответ на его прощальный жест, но вдруг - повернулся в сторону той женщины-врача, которая кормила его с ложечки, и поклонился ей глубоким поклоном. Затем молча направился к выходу. Профессор - вдогонку: "Скажите, а почему именно ей вы поклонились?". В ответ (не повернув головы в нашу сторону): "Она - добрая".
